Последнее пристанище

«И говорил Бог, обращаясь к Моше, так: «повели (цав) Аарону и его сыновьям – вот закон о жертве всесожжения» (6.1).

Такими словами начинается недельное чтение «Цав», в котором главным образом рассматриваются различные аспекты храмовой службы: порядок поддержания огня, принесения жертв – огнепалимых и мирных, священнические облачения. Завершается же глава «Цав» описанием семидневной подготовки к богослужению Аарона и его сыновей. В свою очередь следующее недельное чтение, «Шмини», начинается описанием начала этого служения.

«И было, на восьмой («шмини») день призвал Моше Аарона и сынов его и старейшин израилевых и сказал Аарону: возьми себе бычка молодого для грехоочистительной жертвы и овна для всесожжения без порока и представь пред Господа».

К этому времени с момента исхода прошел ровно один год. «И было: в первом месяце второго года, в первый день месяца, был воздвигнут шатер завета» (Шмот 40.17). Это совпадение трудно признать случайным. Шатер завета давно был построен, и Всевышний мог бы и раньше повелеть начать жертвоприношения. Но Он явно приурочил начало служения к первому нисана.

Первого нисана евреи получили свою первую заповедь – заповедь исчисления времени: «месяц сей да будет у вас началом месяцев», а через год, первого же нисана, началось регулярное ежедневное жертвоприношение в шатре завета.

Пожелание Всевышнего, чтобы прошел ровно год, говорит о том, что годовой цикл несет в себе определенный религиозный смысл. Но при этом знаменательно также и то, что тот годовой цикл, который обновился в этот «первый день первого месяца», одновременно был и «восьмым днем» («шмини») – то есть днем, символизирующим собой в иудаизме прорыв в святость, о чем подробнее я буду говорить в связи с главой «Шмини» и «Тазриа». Таким образом, приурочив восьмой день (священнических приготовлений) к новолетию, Всевышний как бы показывал, что священная история, история Израиля, история Шатра завета и Храма (т. е. история пришествия Шехины и ее последующего изгнания) – это история в собственном смысле слова, которая подлежит хронологии.

Еврейская религия – это религия времени. Достаточно отметить, что все еврейские праздники – это воспоминание об исторических событиях, а не воспроизведение предшествующих истории архетипических драм. Но иудаизм – это также и религия вполне определенного места – Земли Израиля, и в первую очередь Храмовой горы.

Когда Всевышний впервые явился Моше на Синае в горящем кусте, то Он сказал ему: «Не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Шмот 3.5).

Итак, гора Синай – это святая земля, земля, на которой вскоре после явления Всевышнего в неопалимом кусте терновника была дана Его Тора. Между тем после постройки Шатра завета эта святость была горой Синай утрачена. Вся та слава Всевышнего, которая некогда явилась на Синае, переместилась в Шатер завета. В настоящее время гора Синай с точки зрения своей культовой значимости ничем не отличается от любой другой горы.

Как же перемещалось «святое место» впоследствии?

После своего создания Шатер завета 39 лет скитался с евреями по пустыне. Сразу после вхождения в Эрец Исраэль она была помещена в Гилгале (14 лет). Затем ее перевезли в Шило, где Шатер завета находился 369 лет. Оттуда Шатер завета был перевезен в город Нов (13 лет) и потом в Гивон (44 года). После этого на горе Мориа был отстроен Иерусалимский Храм, простоявший 410 лет, а после его разрушения – второй, просуществовавший 420 лет.

Впервые жертвоприношение на горе Мориа совершил царь Давид, выкупивший это место (2 Шмуэль 24). Но лишь после того, как его сын, царь Шломо, отстроил там постоянную обитель Всевышнего, «святое место» завершило свой дрейф и укоренилось раз и навсегда.

Нееврей по-прежнему может принести жертву Богу Израиля в любом месте и тем не нарушить Его воли. Еврей со своей стороны призван разъяснить такому человеку, как правильно совершить жертвоприношение, но при этом сам он должен остерегаться принимать в нем участие. Для евреев единственным местом, «которое избрал Господь», является гора Мориа, место, в котором святость, явленная на Синае, нашла свое последнее и окончательное пристанище.

Основание для этого представления традиция усматривает в приведенных словах Торы: «Остерегайся, не приноси жертв всесожжения твоего в любом месте, которое увидишь. А только на месте, которое изберет Бог». Но главным текстом, на основании которого Храмовая гора признается окончательной обителью Шехины, считается следующий стих Псалма (132.13): «Избрал Господь Сион, возжелал его в обитель Себе. «Вот место покоя Моего вовеки, здесь обитать буду, потому что Я возжелал его». (Традиционно Храмовой горе присваивается также и имя соседствующей с ней горы – Сион.)

Итак, из простой последовательности событий, описанных в ТАНАХе, мы видим, что главная святыня иудаизма Храмовая гора возникла в ходе истории, а не предсуществовала ей. Иерусалим, Сион стали центром Израиля и мира, а не являлись ими от века.

Сущность истории

Некоторые исследователи усматривают в иудейских представлениях, связанных с Иерусалимом и горой Сион, типичный «мистериальный» архетип, архетип «центральной горы». Действительно, убеждение в том, что у мира есть центр и что этим центром является та или иная гора, характерно для очень многих религий. В греческой мифологии центром мира считалась гора Олимп, в индуизме таким центром признается гора Меру; согласно иранским верованиям такой центральной горой является Эльбрус. Обычно в этих центрах сходятся все миры: небеса, земля и преисподняя.

По мнению многих ученых, иудейские представления о Сионе целиком вписываются в эту общую структуру архаичных религий.

В пользу такой оценки говорит то обстоятельство, что вопреки Письменной Торе, Тора Устная вроде бы соглашается с тем, что у горы Мориа имеется своя «предыстория».

Письменная Тора не позволяет себе сказать что-либо большее нежели: «От Сиона, совершенства красоты, явился Бог» (Тегиллим 50.2). Однако устное предание заходит гораздо дальше и утверждает, что с этого «места» началось творение мира (точнее, с выступавшего из пола Иерусалимского Храма камня, против которого был установлен жертвенник). Устная Тора признает, что Храм – это место пересечения всех миров. Так, каббалист рабби Йешая Галеви Горовиц (1560–1630) пишет: «Храм, прообраз мироздания, назван «вратами небес», ибо Божественный свет исходит из горнего мира в дольний и наполняет Храм, а из Храма распространяется по всей земле».

А вот что сообщает о горе Мориа Рамбам: «Предание говорит, что место, где строили жертвенник Давид и Шломо – это место, где построил жертвенник и принес в жертву Ицхака Авраам, и там же построил жертвенник Ноах, выйдя из ковчега. И там же принесли жертву Каин и Авель, и на этом же месте принес жертву Адам».

Но все дело в том, что эта вера устного предания не только не отрицает «истории», но является ее собственным моментом.

Согласно коренному еврейскому представлению смысл истории не только ей не предсуществует, но вырабатывается по ходу этой истории. Если согласно космическому сознанию язычника «святое место» – это место мифического события или мифической связи, то по еврейскому разумению – это достижение, это плод взаимных усилий Бога и человека, это место их встречи.

Однако коль скоро встреча эта свершилась, коль скоро гора Мориа действительно стала последним пристанищем Шехины, то иудаизм чувствует себя вправе «мифологизировать» это место, а именно объявить, что с этого места началось сотворение мира.

И, утверждая так, он совершенно прав. Ведь смысл истории в том и состоит, что результат в ней мыслится как исток. И коль скоро этот результат достигнут, он входит в права истока. Так муж и жена, строившие свои взаимоотношения на протяжении десятилетий, а до той поры и вовсе не знакомые, в результате испытывают чувство, как будто бы они были едины исходно. И это чувство совершенно право.

Итак, в иудаизме «святое место» не предшествует истории, а в истории формируется, историей отвоевывается, но в результате этого отвоевания этому месту присваиваются черты вечности, в частности утверждается, что с этого места началось творение мира.

Из глубины

Итак, благодаря тому, что по ходу истории на горе Мориа был воздвигнут Храм, иудаизм считает себя вправе провозгласить, что с этого места началось сотворение мира, что это место является истоком бытия. Однако имеется еще один пункт, позволяющий отличить традиционное еврейское отношение к Храму и к Храмовой горе от архетипического отношения.

Даже в тех случаях, когда иудаизм в той или иной мере признает, что и у Храма и у Иерусалима существуют их небесные прообразы, что имеются «сущности», предшествующие бытию «святых» предметов, он привносит в эту общую платоническую схему одну поправку, приводящую к ее инверсии.

Если согласно Платону наиболее соответствующим идеальной «сущности» является наиболее красивый и совершенный предмет этого ряда, то для иудея – относительно неприметный: Бог производит свой народ от бесплодной старухи Сары и доносит свое Слово через косноязычного Моше.

Наибольшее развитие этот подход приобрел в христианстве: «Сказал мне Господь, – пишет апостол Павел во втором послании к Коринфянам (12.9), – ...Сила Моя в немощи совершается». Эта идея в считанные десятилетия завоевала сердца миллионов рабов Римской империи и продолжала покорять людей на протяжении веков. На вопрос брата Массео, почему именно за ним все идут вослед, св. Франциск Ассизский отвечает: «Потому что для свершения того дивного деяния, которое Он замыслил совершить, Он не нашел на земле более гнусного создания, и потому избрал меня для посрамления всех знатных и великих, и сильных, и прекрасных, и мудрых мира, да знают люди, что всяческая благодетель и всяческое благо от Него, а не от твари».

Нет сомнения, что своих предельных, ясных и чистых форм религиозная инверсия платонической мысли достигает именно в христианстве. Тем не менее патент на саму эту инверсию принадлежит все же иудаизму. «Камень который отвергли строители, стал главою угла», – сказано в книге Псалмов (118.22). Иудаизм готов усмотреть прообраз небесного чертога в великолепном царском дворце, но прежде того он видит явление «идеи дворца» в лачуге бедняка. «Вдова и сирота» занимают ум Всевышнего больше, чем цари и вельможи, а в Зогаре нищие именуются «двором Пресвятого».

В этом отношении характерно, что то «место», которое в конечном счете Всевышний «избрал в уделе одного из колен», заметно отличается от аналогичных мест языческих религий, в частности от упомянутых выше Олимпа и Эльбруса. И отличается гора Мориа прежде всего своей неказистостью – это не величественная заснеженная вершина, а невзрачный холм.

Да, Иерусалимский Храм был воздвигнут на горе, но на горе заведомого неприметной, заведомо более низкой, чем Олимп и Эльбрус. Но, что быть может особенно примечательно, Сион – это и не самая высокая гора в своем ближайшем окружении! В непосредственной близости от Храмовой горы расположены гора Наблюдения и Масличная гора, которые ее выше.

Уж если говорить о чем-то примечательном, так это о том, что облюбованная Всевышним «вершина» находится на склоне, уводящем к Мертвому морю, т. е. находится недалеко от самого глубокого места на земле. Она словно выражает порыв: «Из глубины я воззвал к тебе, Господи. Господи, услышь голос мой» (Тегиллим 130.1).